Хочу ли я? Могу ли я? Ордалия!
перевод Клевер, редактирование diary-darya
Что вы почувствовали, когда узнали, что ваши книги были переведены на персидский?
Меня это очень, очень сильно впечатлило, вы знаете, даже слово "персидский" для любого франкофона - это впечатляющее слово. Монтескье написал "Персидские письма" со знаменитым вопросом "как может человек быть персом?". Потому что для нас персы - это люди настолько загадочные, что мы с ними совсем не знакомы. Я очень горжусь, когда говорю себе, что, если персы дошли до того, что знают меня, то ведь и я дошла до того, что знаю их.
Как вы представляете себе Иран?
Мне очень трудно его себе представить. Все, что я знаю об Иране - это то, что там много гор, а для меня это очень важно, потому что я - фанат гор, и, думаю, иранские горы должны быть чудесными.
Если бы вас пригласили приехать в Иран, вы бы согласились или у вас были бы какие-то опасения?
Нет, я абсолютно не боюсь, но у меня всегда большие проблемы со временем.
Вы родились в Японии, которая часто упоминается в ваших книгах. Можете ли вы напомнить нам о ваших первых годах вашего детства там?
Я родилась в Японии у родителей-бельгийцев, в 1967. Мои родители были дипломатами, так что я провела все мое детство и отрочество на дальнем востоке, и еще в Америке. Коротко говоря, я жила на юге Японии, около Кобе, в горах, до 5 лет, затем в Пекине в Китае времен Мао с 5 до 8 лет, потом в Нью-Йорке с 8 до 11 лет, в Бангладеш с 11 до 13, в Бирмании с 13 до 15, в Лаосе с 15 до 16, и в 16 лет впервые в жизни я приехала в Бельгию, в Брюссель. Для меня это был огромный шок: открыть Европу, которую я совсем не знала, в конце концов, я приехала как иностранка. Я думала, что Бельгия станет моей страной, но, когда я туда попала, у меня не было никакого пристанища, я была совершенно потеряна, и именно в этот момент я почувствовала себя наиболее одинокой за всю мою жизнь, и я начала писать, не потому, что я думала стать писателем, но потому, что была абсолютно одинока. Когда мне исполнился 21 год, я осуществила свою мечту - вернуться в Японию, страну, где я родилась, и нужно сказать, что я все эти годы не переставала говорить, что я - японка, и думать, что я - японка, особенно после моего возвращения в Бельгию. В 21 год я вернулась в Японию на два года, но это была профессиональная неудача, о которой я рассказываю в своей книге "Страх и трепет". За эти 2 года я, наконец, поняла, что я не японка, я вернулась в Европу, и сказала себе, что попытаюсь стать писателем, раз уж не сложилось.
В конце концов, какой стране вы принадлежите?
Я думаю, в конце концов, что я бельгийка. Даже если человек не знает досконально, что такое Бельгия, он может о себе сказать, что он бельгиец. Это значит не так уж много, это не как Франция, где слова "я француз" значат что-то огромное, как если сказать "я иранец или перс". Но сказать "я бельгиец", в общем, это сказать очень мало.
Вы испытываете ностальгию по Японии?
Что касается Японии, у меня огромная ностальгия, но в глубине души я привыкла жить с ностальгией, и продолжаю жить с ней.
Во время вашего детства вы жили в нескольких странах и постоянно перезжали... это, несомненно, помешало иметь настоящие "корни". Это вас расстраивает?
Да, меня это расстраивает, но у меня не было выбора, и я думаю, что на самом деле нас, живущих так, по причинам иногда политическим, иногда профессиональным, становится все больше и больше на земле. Я думаю, что это формирует личность очень непохожую на других, я встречала много высланных, изгнанных, в течение моей жизни, и я могу видеть, что они делаятся на две категории: либо это люди настолько холодные, что они не умеют привязываться к людям, либо наоборот, очень преданные, эмоциональные, они сильно привязываются к людям, и я как раз из этой категории, что не делает мою жизнь простой, потому что мое сердце все время разбивается, и я все время сожалею о прошлом, но ничего не могу поделать, и просто живу так.
В какой степени ваши книги "Страх и трепет" и "Влюбленный саботаж" вдохновлены вашим собственным опытом?
Обе вдохновлены им полностью; единственное, что я изменила в "Страхе и трепете" - это название компании и имена людей, потому что не хочу, чтобы эта книга была обвинением, так что было необходимо сменить имена, но все, что я рассказала - правда.
Рассказывать о своей частной жизни в книгах - не опасно?
Это, конечно, опасно, но всегда есть граница между тем, что я хочу рассказать и тем, что я не расскажу. Например, моя последняя книга "Ни Ева, ни Адам" рассказывает историю моей любви с одним молодым японцем: я действительно пережила эту историю любви, но, конечно, есть вещи, о которых я не сказала.
Кроме того, все, что я говорю - правда, в конце концов, я и по этой причине пишу книги фикшн, такие как Ртуть, которая - фикшн, а в этом жанре нет границ. Я говорю себе, что это - не моя жизнь, и я могу сказать все, и это не опасно.
Рассказывать о своей частной жизни - это терапия или способ освободиться?
Это освобождение, но не только, это также способ понять, не потому что ты прожил что-то, что понял, иногда - наоборот, человек прожил что-то драматическое, и не смог этого понять, и он спрашивает себя: что это было? Почему я так плохо прижилась в этом японском сообществе? Почему эта история с итальянской девочкой меня так взволновала? И часто, именно когда пишешь книгу или расказываешь историю, ты осознаешь этот момент освобождения. То, что освобождает - это прежде всего то, что помогает понять.
Говорят, что каждый год вы пишете книгу, это правда?
Все гораздо хуже: я публикую по книге в год - это уже слишком много - но на самом деле я пишу больше, чем по три книги в год, и теперь, после этих 40 лет, я пишу свою 63 книгу, так что все очень запущено. Но я не публикую все, к счастью, это и так много - опубликовать 16 книг за 16 лет, если бы я опубликовала 63 книги, вот это была бы действительно катастрофа! Это правда, что я одержимый писатель, каждый день моей жизни я просыпаюсь в 4 утра от необходимости писать и пишу с 4 до 8 утра. И 4 часа в день каждый день - это дает много книг...
Где вы пишете?
У себя дома, сидя на диване, моя единственная привычка - писать ручкой, такой как ваша, и чтобы иметь силы писать, я пью очень крепкий чай, черный чай, который крепче кофе.
Какие писатели оказали на Вас влияние?
Я не знаю, я очень много читала в жизни; есть масса писателей, которыми я восхищаюсь - как французские писатели так и японские. Монтескье и Пруст, Дидро, Стендаль, очень важный для меня писатель, а также Мисима, Танидзаки, Сервантес, Оскар Уайльд, все эти писатели, их так много...
Кто из них изменил вашу жизнь?
Многие писатели изменили мою жизнь, все изменили мою жизнь, но я считаю самым важным для меня - он еще и философ, но я считаю его прежде всего писателем - это Ницше, который спас мне жизнь. Мои книги тоже ницшеанские, это произведения с энергией, у всех моих персонажей огромная энергия, и фигура Заратустры, он тоже перс, о котором столько говорил Ницше, это фигура для меня важнейшая.
Вы согласны, что французская литература увядает?
На этот вопрос очень трудно ответить, потому что для этого надо знать реальное положение вещей в сегодняшней французской литературе, а это очень, очень трудно, особенно когда ты сам писатель, ведь нужно суметь прочесть других писателей объективно, без зависти и чувства конкуренции.
Трудно быть ясновидящим в этом вопросе, но это правда, что нынешняя тенденция - говорить, что наступает закат современной французской литературы. Я не знаю, так ли это, но надеюсь, что нет... И я надеюсь, что если это закат, я к нему не принадлежу...
Что вы думаете об актуальной французской литературе?
Я нахожу ее интересной, например, Эрик-Эммануэль Шмитт - очень хороший писатель, есть и другие, очень раздражающие, но при этом очень интересные, такие как Мишель Уэльбек. В целом, я думаю, что современная литература весьма интересна, особенно во Франции.
Вы упоминали японскую литературу; вам нравятся книги Харуки Мураками?
Я обожаю Харуки Мураками
В Японии он порождает борьбу мнений.
Я не знаю об этом, но это чудесный писатель, который заслуживает быть знаменитым, я надеюсь, что и в Японии он имеет определенный успех.
Главная тема вашей книги Влюбленный саботаж - жизнь детей, вы интересуетесь этой темой?
Очень. И как писатель, я существо языковое, а самый интересный момент языка - это
его начало, это момент, когда учишься языку и открываешь связи между
реальностью и языком. И именно в детстве человек присваивает себе язык, понимает,
как с его помощью он может установить связи с вселенной. Это причина, по
которой детство - такой интересный для меня возраст.
У вас было такое же детство как у девочки из "Влюбленного саботажа"? Когда вы
ездили на велосипеде, вам и правда казалось, что вы на коне и вы не преувеличиваете?
Я совершенно не преувеличиваю, я считаю, что это одна из моих особенностей, я
очень многое помню, особенно о детстве, я себя помню очень, очень хорошо в
детстве. В то время, когда мне было 7 лет, я видела вещи так. Я видела, что мой
велосипед - это конь, для меня это не было выдумокй, я так и видела, и поэтому мне грустно становится взрослой: с возрастом вещи становятся не такими экстраординарными, велиосипед перестает быть конем и остается просто велосипедом.
Что значит последняя фраза в "Саботаже" - благодарность Елене за ее верность
легенде?
Я встретила ее, она стала взрослой, но осталась той же: она все еще красивая и злая, и я благодарна ей за то, что она остаалсь верной себе, но, конечно же, не мне...
Позже вы встречались снова?
Я встретила ее во время поездки по Италии, во время встречи с читателями, и она пришла на эту встречу. Был 2002 год, я была шокирована, но она осталась прежней, и мне сказала, что я осталась прежней.
Сейчас вы подруги?
Нет, все по-старому!
Елена читала книгу, которую вы написали о ней?
Да, и была недовольна, но я думаю, что эта книга правдива.
Когда вы влюбились в первый раз?
я думаю, что настоящий первый раз был достаточно поздно: мне было 25 лет, но перед этим я много раз верила, что влюблена, в Елену, например, Когда ты маленький, дружба и любовь - это одно и то же: кто-то есть, кто-то стал центром мира...
"Страх и трепет" представляет жизнь Японии в то время, когда вы там жили?
Да. Знаете, я думаю что эта книга дает представление о профессиональной карьере множества японцев. Огромное количество нынешних японцев работают в конторах, в гигантских зданиях, в ультрасовременных городах и ведут ужасную жизнь в постоянном стрессе. Они работают в абсурде, и их начальники их унижают. Жизнь большинства современных японцев - это унижение, которого мы не вынесли бы.
И японцы действительно так жестоки, как вы описали в книге?
Я рассказала эту историю точно так, как она произошла, и когда книгу перевели на японский, там был скандал, шефы японских фирм были недовольны, но их японские подчиненные сказали: да, все именно так.
Почему рассказчица в "Страхе и трепете" - или, скорее, вы -
предпочла работу в туалете увольнению? Значило ли это доказать себе, что вы настоящая японка, и что вы можете жить как японка?
Именно так, потому что, если бы я уволилась, я поступила как европейка и продемонстрировала, что не способна вести себя как японка, принимая самые унизительные приказы, а я показала, что могу вести себя как настоящая японка.
Да, в глазах западного человека, то, что я приняла там, было бесчестьем, но для японца - нет. Для него бесчестье - это не приспособиться и уволиться. И я хотела доказать, что способна вести себя как настоящая японка, не как хорошая работница, разумеется, но как настоящая японка, и повиновалась до конца.
Остатьное в комментариях
Что вы почувствовали, когда узнали, что ваши книги были переведены на персидский?
Меня это очень, очень сильно впечатлило, вы знаете, даже слово "персидский" для любого франкофона - это впечатляющее слово. Монтескье написал "Персидские письма" со знаменитым вопросом "как может человек быть персом?". Потому что для нас персы - это люди настолько загадочные, что мы с ними совсем не знакомы. Я очень горжусь, когда говорю себе, что, если персы дошли до того, что знают меня, то ведь и я дошла до того, что знаю их.
Как вы представляете себе Иран?
Мне очень трудно его себе представить. Все, что я знаю об Иране - это то, что там много гор, а для меня это очень важно, потому что я - фанат гор, и, думаю, иранские горы должны быть чудесными.
Если бы вас пригласили приехать в Иран, вы бы согласились или у вас были бы какие-то опасения?
Нет, я абсолютно не боюсь, но у меня всегда большие проблемы со временем.
Вы родились в Японии, которая часто упоминается в ваших книгах. Можете ли вы напомнить нам о ваших первых годах вашего детства там?
Я родилась в Японии у родителей-бельгийцев, в 1967. Мои родители были дипломатами, так что я провела все мое детство и отрочество на дальнем востоке, и еще в Америке. Коротко говоря, я жила на юге Японии, около Кобе, в горах, до 5 лет, затем в Пекине в Китае времен Мао с 5 до 8 лет, потом в Нью-Йорке с 8 до 11 лет, в Бангладеш с 11 до 13, в Бирмании с 13 до 15, в Лаосе с 15 до 16, и в 16 лет впервые в жизни я приехала в Бельгию, в Брюссель. Для меня это был огромный шок: открыть Европу, которую я совсем не знала, в конце концов, я приехала как иностранка. Я думала, что Бельгия станет моей страной, но, когда я туда попала, у меня не было никакого пристанища, я была совершенно потеряна, и именно в этот момент я почувствовала себя наиболее одинокой за всю мою жизнь, и я начала писать, не потому, что я думала стать писателем, но потому, что была абсолютно одинока. Когда мне исполнился 21 год, я осуществила свою мечту - вернуться в Японию, страну, где я родилась, и нужно сказать, что я все эти годы не переставала говорить, что я - японка, и думать, что я - японка, особенно после моего возвращения в Бельгию. В 21 год я вернулась в Японию на два года, но это была профессиональная неудача, о которой я рассказываю в своей книге "Страх и трепет". За эти 2 года я, наконец, поняла, что я не японка, я вернулась в Европу, и сказала себе, что попытаюсь стать писателем, раз уж не сложилось.
В конце концов, какой стране вы принадлежите?
Я думаю, в конце концов, что я бельгийка. Даже если человек не знает досконально, что такое Бельгия, он может о себе сказать, что он бельгиец. Это значит не так уж много, это не как Франция, где слова "я француз" значат что-то огромное, как если сказать "я иранец или перс". Но сказать "я бельгиец", в общем, это сказать очень мало.
Вы испытываете ностальгию по Японии?
Что касается Японии, у меня огромная ностальгия, но в глубине души я привыкла жить с ностальгией, и продолжаю жить с ней.
Во время вашего детства вы жили в нескольких странах и постоянно перезжали... это, несомненно, помешало иметь настоящие "корни". Это вас расстраивает?
Да, меня это расстраивает, но у меня не было выбора, и я думаю, что на самом деле нас, живущих так, по причинам иногда политическим, иногда профессиональным, становится все больше и больше на земле. Я думаю, что это формирует личность очень непохожую на других, я встречала много высланных, изгнанных, в течение моей жизни, и я могу видеть, что они делаятся на две категории: либо это люди настолько холодные, что они не умеют привязываться к людям, либо наоборот, очень преданные, эмоциональные, они сильно привязываются к людям, и я как раз из этой категории, что не делает мою жизнь простой, потому что мое сердце все время разбивается, и я все время сожалею о прошлом, но ничего не могу поделать, и просто живу так.
В какой степени ваши книги "Страх и трепет" и "Влюбленный саботаж" вдохновлены вашим собственным опытом?
Обе вдохновлены им полностью; единственное, что я изменила в "Страхе и трепете" - это название компании и имена людей, потому что не хочу, чтобы эта книга была обвинением, так что было необходимо сменить имена, но все, что я рассказала - правда.
Рассказывать о своей частной жизни в книгах - не опасно?
Это, конечно, опасно, но всегда есть граница между тем, что я хочу рассказать и тем, что я не расскажу. Например, моя последняя книга "Ни Ева, ни Адам" рассказывает историю моей любви с одним молодым японцем: я действительно пережила эту историю любви, но, конечно, есть вещи, о которых я не сказала.
Кроме того, все, что я говорю - правда, в конце концов, я и по этой причине пишу книги фикшн, такие как Ртуть, которая - фикшн, а в этом жанре нет границ. Я говорю себе, что это - не моя жизнь, и я могу сказать все, и это не опасно.
Рассказывать о своей частной жизни - это терапия или способ освободиться?
Это освобождение, но не только, это также способ понять, не потому что ты прожил что-то, что понял, иногда - наоборот, человек прожил что-то драматическое, и не смог этого понять, и он спрашивает себя: что это было? Почему я так плохо прижилась в этом японском сообществе? Почему эта история с итальянской девочкой меня так взволновала? И часто, именно когда пишешь книгу или расказываешь историю, ты осознаешь этот момент освобождения. То, что освобождает - это прежде всего то, что помогает понять.
Говорят, что каждый год вы пишете книгу, это правда?
Все гораздо хуже: я публикую по книге в год - это уже слишком много - но на самом деле я пишу больше, чем по три книги в год, и теперь, после этих 40 лет, я пишу свою 63 книгу, так что все очень запущено. Но я не публикую все, к счастью, это и так много - опубликовать 16 книг за 16 лет, если бы я опубликовала 63 книги, вот это была бы действительно катастрофа! Это правда, что я одержимый писатель, каждый день моей жизни я просыпаюсь в 4 утра от необходимости писать и пишу с 4 до 8 утра. И 4 часа в день каждый день - это дает много книг...
Где вы пишете?
У себя дома, сидя на диване, моя единственная привычка - писать ручкой, такой как ваша, и чтобы иметь силы писать, я пью очень крепкий чай, черный чай, который крепче кофе.
Какие писатели оказали на Вас влияние?
Я не знаю, я очень много читала в жизни; есть масса писателей, которыми я восхищаюсь - как французские писатели так и японские. Монтескье и Пруст, Дидро, Стендаль, очень важный для меня писатель, а также Мисима, Танидзаки, Сервантес, Оскар Уайльд, все эти писатели, их так много...
Кто из них изменил вашу жизнь?
Многие писатели изменили мою жизнь, все изменили мою жизнь, но я считаю самым важным для меня - он еще и философ, но я считаю его прежде всего писателем - это Ницше, который спас мне жизнь. Мои книги тоже ницшеанские, это произведения с энергией, у всех моих персонажей огромная энергия, и фигура Заратустры, он тоже перс, о котором столько говорил Ницше, это фигура для меня важнейшая.
Вы согласны, что французская литература увядает?
На этот вопрос очень трудно ответить, потому что для этого надо знать реальное положение вещей в сегодняшней французской литературе, а это очень, очень трудно, особенно когда ты сам писатель, ведь нужно суметь прочесть других писателей объективно, без зависти и чувства конкуренции.
Трудно быть ясновидящим в этом вопросе, но это правда, что нынешняя тенденция - говорить, что наступает закат современной французской литературы. Я не знаю, так ли это, но надеюсь, что нет... И я надеюсь, что если это закат, я к нему не принадлежу...
Что вы думаете об актуальной французской литературе?
Я нахожу ее интересной, например, Эрик-Эммануэль Шмитт - очень хороший писатель, есть и другие, очень раздражающие, но при этом очень интересные, такие как Мишель Уэльбек. В целом, я думаю, что современная литература весьма интересна, особенно во Франции.
Вы упоминали японскую литературу; вам нравятся книги Харуки Мураками?
Я обожаю Харуки Мураками
В Японии он порождает борьбу мнений.
Я не знаю об этом, но это чудесный писатель, который заслуживает быть знаменитым, я надеюсь, что и в Японии он имеет определенный успех.
Главная тема вашей книги Влюбленный саботаж - жизнь детей, вы интересуетесь этой темой?
Очень. И как писатель, я существо языковое, а самый интересный момент языка - это
его начало, это момент, когда учишься языку и открываешь связи между
реальностью и языком. И именно в детстве человек присваивает себе язык, понимает,
как с его помощью он может установить связи с вселенной. Это причина, по
которой детство - такой интересный для меня возраст.
У вас было такое же детство как у девочки из "Влюбленного саботажа"? Когда вы
ездили на велосипеде, вам и правда казалось, что вы на коне и вы не преувеличиваете?
Я совершенно не преувеличиваю, я считаю, что это одна из моих особенностей, я
очень многое помню, особенно о детстве, я себя помню очень, очень хорошо в
детстве. В то время, когда мне было 7 лет, я видела вещи так. Я видела, что мой
велосипед - это конь, для меня это не было выдумокй, я так и видела, и поэтому мне грустно становится взрослой: с возрастом вещи становятся не такими экстраординарными, велиосипед перестает быть конем и остается просто велосипедом.
Что значит последняя фраза в "Саботаже" - благодарность Елене за ее верность
легенде?
Я встретила ее, она стала взрослой, но осталась той же: она все еще красивая и злая, и я благодарна ей за то, что она остаалсь верной себе, но, конечно же, не мне...
Позже вы встречались снова?
Я встретила ее во время поездки по Италии, во время встречи с читателями, и она пришла на эту встречу. Был 2002 год, я была шокирована, но она осталась прежней, и мне сказала, что я осталась прежней.
Сейчас вы подруги?
Нет, все по-старому!
Елена читала книгу, которую вы написали о ней?
Да, и была недовольна, но я думаю, что эта книга правдива.
Когда вы влюбились в первый раз?
я думаю, что настоящий первый раз был достаточно поздно: мне было 25 лет, но перед этим я много раз верила, что влюблена, в Елену, например, Когда ты маленький, дружба и любовь - это одно и то же: кто-то есть, кто-то стал центром мира...
"Страх и трепет" представляет жизнь Японии в то время, когда вы там жили?
Да. Знаете, я думаю что эта книга дает представление о профессиональной карьере множества японцев. Огромное количество нынешних японцев работают в конторах, в гигантских зданиях, в ультрасовременных городах и ведут ужасную жизнь в постоянном стрессе. Они работают в абсурде, и их начальники их унижают. Жизнь большинства современных японцев - это унижение, которого мы не вынесли бы.
И японцы действительно так жестоки, как вы описали в книге?
Я рассказала эту историю точно так, как она произошла, и когда книгу перевели на японский, там был скандал, шефы японских фирм были недовольны, но их японские подчиненные сказали: да, все именно так.
Почему рассказчица в "Страхе и трепете" - или, скорее, вы -
предпочла работу в туалете увольнению? Значило ли это доказать себе, что вы настоящая японка, и что вы можете жить как японка?
Именно так, потому что, если бы я уволилась, я поступила как европейка и продемонстрировала, что не способна вести себя как японка, принимая самые унизительные приказы, а я показала, что могу вести себя как настоящая японка.
Да, в глазах западного человека, то, что я приняла там, было бесчестьем, но для японца - нет. Для него бесчестье - это не приспособиться и уволиться. И я хотела доказать, что способна вести себя как настоящая японка, не как хорошая работница, разумеется, но как настоящая японка, и повиновалась до конца.
Остатьное в комментариях
-
-
27.04.2009 в 01:10Да, конечно, это изменило мою жизнь, но, знаете, я рада, что пережила такое.
Это было из нужды в деньгах?
Это было и из нужды в деньгах тоже, но прежде всего из-за необходимости доказать, что я была японкой.
И я не жалею, потому что, когда работаешь в туалетах, после видишь совсем другой мир - и это очень, очень интересно
Литературные премии важны для вас?Конечно, но то, что действительно важно - это иметь много хороших читателей. Благодаря этому я сильна, у меня есть публика и это - лучшая публика. Хорошая публика - это публика чувствующая и верная, и я своей довольна.
Вы мечтаете о нобелевской премии?
Например, Садег Хедаят, который похоронен на кладбище Пер Лашез. Он написал "Слепую сову", она переведена на французский.Это невозможно, я не достаточно серьезный писатель для нобелевской премии, она для великих, а я писатель не очень глубокий. Я известна, но мои книги не такого хорошего качества, так что это совершенно невозможно. Может быть, какой-нибудь иранский писатель возьмет нобелевскую преимю, это будет действительно здорово, мне кажется, что иранские писатели не брали нобелесвкую премию очень долго. Хотя я не читала современных иранских писателей, я даже имен не знаю... Можете мне подсказать имена?
Я обязательно достану ее, потому что это ненормально - не прочитать ни одной иранской книги!
Какие ваши самые актуальные страхи?
У меня много страхов, я боюсь мира (в смысле, света), я боюсь мира (в смысле, отсутсвия войны), у меня чувство, что война надвигается, я надеюсь, что это неправда, но все держится на волоске, посмотрите на Пакистан, например. Это пугает. Я боюсь и за себя, потому что быть писателем - значит бояться.
Это самая прекрасная профессия на земле, но я всегда боюсь ее потерять, не быть больше писателем.
Есть понятие "Писательский затык", вы его боитесь?
Да, и даже если я пишу очень много и на нынешщний момент я очень плодовита, этого я боюсь каждый день.
О чем вы мечтаете?
Мне стыдно за свои мечты: я мечтаю, что наступил конец света, а я в огромном здании суда, и судьи ведут дебаты между собой, чтобы знать, останется ли память обо мне для потомков или нет, а мне стыдно... И тогда судьи спрашивают людей: "Амели нотомб действително знаменита? Будут ли помнить Амели Нотомб?" Мне стыдно, что я думаю о таком.
-
-
28.04.2009 в 09:56-
-
28.04.2009 в 20:29понравилось высказывание про Елену о том, что она осталась такой же красивой и злой)))
а Амели не боится признаваться, что чего-то она не читала, о чем-то не знает... мило))
-
-
30.04.2009 в 22:41А я теперь обожаю ее еще больше))))
-
-
25.11.2010 в 01:42